Добро пожаловать!
Казалось, что она поднимается до бесконечности, мы два часа должны были взбираться на нее, и только на вершине добрались до места перехода на нашу сторону (ad status, quod ad passatum). Оттуда до сего места -- раз перепрыгнуть. Благодаренье богу! Экспедиция моя наполовину уже выполнена. Хотелось бы, чтобы и Вы могли бы сказать то же об управлении Вашем, будущий исход которого еще слишком неясен, чтобы я вперед мог быть за Вас спокоен. У Вас теперь много русских подданных, которым Вы всегда, когда захотите, можете поручить доставить Ваши письма в Тифлис. Соблаговолите, пожалуйста, написать мне.
Из любви к справедливости, не похвалите ли Вы перед Наиб-Султаном услуги, мне оказанные султаном сарбазов в Гаргаре и Мирзой-Мамишем в Нахичевани?
Вложенное письмо адресовано Шамиру.
13. П. А. КАТЕНИНУ
Февраль 1820. Тавриз
Любезный Павел Александрович. Я очень давно не писал к тебе. Не извиняюсь: потому что знаю, как это неизвинительно. -- Прости, не пеняй в уважение прежней и, даст бог, всегдашней нашей дружбы. Мне дали известие о смерти Дарьи Андревны. Кому не жаль матери! Но, может статься, ты уже утешен. До меня известия из России доходят как лучи от Сириуса, через шесть лет; а потому не сообщу тебе своих размышлений, как бы я на твоем месте расположился в качестве помещика: ты вероятно давно уже зажил по-своему.1 Скажу об моем быту. Вот год с несколькими днями, как я сел на лошадь, из Тифлиса пустился в Иран, секретарь бродящей миссии.2 С тех пор не нахожу самого себя. Как это делается? Человек по 70-ти верст верхом скачет каждый день, весь день разумеемся, и скачет по два месяца сряду, под знойным персидским небом, по снегам в Кавказе, и промежутки отдохновения, недели две, много три, на одном месте! -- И этот человек будто я? Положим однако, что еще я не совсем с ума сошел, различаю людей и предметы, между которыми движусь: прошедшим годом, как я действовал, и что со мною судьба сшутила, опишу коротко.
Весною мы прибыли в Тейран. Я не успел обозреться, только что раз поскитался в развалинах Рагов Мидийских, раза три в Каосе-Каджаре, в Негиристане и в других окрестностях Фетали-шаховой столицы... Жар выгнал нас в поле, на летнее кочевье в Султанейскую равнину, с Шааен-Шаа, Царем-Царей и его двором. Ах! Царь государь! Не по длинной бороде, а впрочем во всем точь в точь Ломоносова государыня Елизавет, Дщерь Петрова.3 Да вообще, что за люди вокруг его! что за нравы! Когда-нибудь от меня услышишь, коли не прочтешь. Теперь слишком запущено. Начать их обрисовывать, хоть слетка, завлекло бы слишком далеко: в год чего не насмотришься! Из Султанеи мы в конце августа попали в Табрис. Не всё еще. Перед Султанеей в Абгаре ферсехов б двадцати по сю сторону от Казбина пожили несколько во время Рамазана, смотрели восточную трилогию: Страсти господнего угодника Алия, слышали удары дланьми в перси, вопли: Ва Гуссейн! О! Фатмё! и пр. Я на это глядел, об тебе думал. В Ахенде (за переход от Римского мосту на Кизиль-Озане, в горах Кафланку) тоже на недолго остановились, с тем, что дальше ехать или на месте остановиться казалось одинаково скучным, но последнее менее тягостным.
|