Добро пожаловать!
е. делать глупости, в ком, говорю я, более способности удовлетворять школьным требованиям, условиям, привычкам, бабушкиным преданиям, нежели собственной творческой силы, -- тот, если художник, разбей свою палитру, и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли вовсе без хитростей? nugae difficiles. {Замысловатые пустяки. -- Ред.} Я как живу, так и пишу свободно и свободно.
<Окончание письма>
14 февраля <1825>
Те две страницы посылаю тебе недописанные. Они уже месяц как начаты, и что я хотел прибавить, не помню, но вероятно о себе: и так благодарю мою память, что она мне на сей раз изменила. Ты говоришь, что замечания твои останутся между нами. Нет, мой друг, я уже давно от всяких тайн отказался, и письмо твое на другой же день сообщил с кем только встретился: Дельвигу, между прочим, которого два раза в жизни видел, Булгарину, Муханову, Наумову, Одоевскому, Каратыгину, и тогда же вечером Варв[аре] Семен[овне], Жандру и всем, кто у mix на ту пору случился. Вероятно еще многим, но кто же теперь всех их упомнит?
Брат твой3 был у меня и очень обрадовался рассказами о тебе, как ты веселишься и танцуешь в Костроме.
Слушай, зачем ты не обратишься с просьбою прямо к государю? верно ему давно уже известно, что ты оклеветан, и конечно он бы воротил тебя из ссылки. Попытайся, сделай это для себя и для твоих искренних приятелей. 4
Ответ твой подлецу Р. В. G. напечатан.5 Доволен ли ты? Все благомыслящие люди на твоей стороне, но издателям много труда стоило добиться позволения от министерства к напечатанию твоего картеля. Какой ты однако вздор пишешь Жандру о разговоре Булгарина в Талии. Этот человек подкапывается под рухлую славу Лобанова, также враг Гнедичева перевода Андромахи (сколько я знаю, хотя бы он не хотел знать литературных подлостей и сплетен), как же ты мог это взять на свой счет!6 На сей раз я точно поскромничаю и письма твоего не оглашу всенародно, Гречу и Булгарину ничего не скажу из того, что было ты поручил, и... думается, ты сам видишь, как жестоко обмануло тебя мрачное твое расположение... Ты требуешь моего мнения о твоих Сплетнях и Сиде. Сплетни, сколько я помню, не произвели на меня приятного впечатления, они не веселы, и слог не довольно натурален, хоть и есть иные стихи превосходные. В Сиде есть одна сцена (особенная), которая мастерски переведена, и читана мною и прочитана сто раз публично и про себя. Это встреча Диего с Родригом, в доме Химены, не помню в конце ли 3-го или 4-го акта, ее без слез читать нельзя, вообще весь перевод приносит тебе много чести, но также попадаются небрежности в слоге, жесткости и ошибки против языка (для тех, кто их замечать хочет), точно такие же погрешности повредили твоему напечатанному отрывку из Андромахи, не в мнении беспристрастных ценителей изящного, но тех, которые давно уже каждый шаг твой оспаривают на поприще трудов и славы. -- Зачем ты не даешь сыграть Андромахи? Семенова душою этого желает, соединение таких двух талантов, как она с Каратыгиным, не всегда случается, может быть он в чужие края отправится, и тогда трагедии твоей опять лежать в продолжении нескольких лет.
|