Добро пожаловать!
Пиши ко мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом. А там, авось ли еще хуже будет. Давиче, например, приносили шубы на выбор: я, года четыре, совсем позабыл об них. Но как же без того отважиться в любезное отечество! Тяжелые. Плечи к земле гнетут. Точно трупы, запахом заражают комнату всякие лисицы, чекалки, волки... И вот первый искус желающим в Россию: надобно непременно растерзать зверя и окутаться его кожею, чтоб потом роскошно черпать отечественный студеный воздух.
Прощай, мой друг.
25. Ю. К. ГЛИНКЕ
<Перевод>
26 января 1823. Тифлис
Милостивая государыня. Замедлив до бесконечности ответом на обязательное письмо, которое Вы были так любезны мне прислать, напрасно стал бы я ломать себе голову, выдумывая какой-нибудь предлог, который хоть немного оправдал бы мою неучтивость, Вы все равно им не были бы обмануты. Но, сударыня, подумайте, во-первых, о расстоянии, нас разделяющем, о частых разъездах, поглощающих пять шестых времени моего пребывания в этом краю; к тому ж еще, письма всех тех, кто меня не забывают, век целый томятся на почте, прежде чем доходят до меня. Одно меня успокаивает, -- что мой и вместе Ваш друг отлично знает особенности, моему характеру свойственные. Он должно быть Вас предупредил, что во всех постоянных моих уклонениях от обычаев и условностей никогда нельзя винить ни сердце мое, ни недостаток чувства.
Прибегая к снисходительности Вашей в том, что до меня касается, хочу побеседовать с Вами немного о человеке, который лучше меня во всех отношениях и который так дорог Вам, равно как и мне. Что поделывает любезный наш Вильгельм? Преследуемый несчастьем1 прежде чем успел он насладиться теми немногими действительными удовольствиями, которые дает нам общество, гонимый и непонятый людьми, в то время как сам он всякому встречному отдается со всей прямотой, сердечностью и любовью... разве не должно бы все это привлечь к нему общую доброжелательность? Всегда боящийся быть в тягость другим и отягощающий лишь свою собственную чувствительность. Предполагаю, что теперь он вместе с Вами (в деревне, в Смоленской губернии), окруженный любезными родственниками. Кто бы сказал, полгода назад, что я буду ему завидовать, вплоть до неблагосклонной звезды его! Ах! Если причастность к несчастью приносит какое-то облегчение несчастливцам, передайте ему, сударыня, что вместо того, каким он меня здесь знал прежде -- беззаботного, веселого, даже резвого, ныне я стал в тягость себе самому, одинок совершенно среди людей, полностью мне безразличных; еще несколько дней, и я покину этот город и ту скуку и отвращение, которые здесь меня преследуют, чтобы, может статься, найти их снова в другом месте. Скажите ему, что еще одно имя присоединилось к его имени в списке изгнанников, жертв несправедливости человеческой, имя К[атенина], одного из друзей, воспоминание о котором придавало еще прелесть родной стороне, когда я думал о своем возвращении.2 Вильгельм знает его и поймет, о ком идет речь. Убеждайте превосходнейшего Вашего брата примириться с судьбой и смотреть на наши несчастия как на горнило нравственное, из которого мы выйдем менее пылкими, более хладнокровными, приобретшими несколько внушительности, как если бы мы всю жизнь свою благоденствовали; и если судьба отсрочит конец наших дней, раздражительная старость, сухой кашель и вечно повторяемые наставления юношеству -- вот та тихая гавань, куда в конце концов всякий приходит, и я, и Вильгельм, и счастливцы сих дней.
|