Добро пожаловать!
Александру Васильевну тоже, Дениса и Льва и весь освященный собор. Верстовскому напомни обо мне, и пожми за меня руку. Представь, что я только сейчас вспомнил об "Маврах"; бегу в цензуру.
NB. 1000 руб. я не получал, а нужда смертная, "о похвали меня, приехал сюда ровно с тысячью рублями, три беленькие 25-рублевые и несколько синих ведутся, живу в трактире, сперва обедал каждый день в клубе, а теперь чаще всего дома. Прощай, прощай, прощай.
32. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
21 июня <1824>. Петербург
Любезнейший князь, на мою комедию1 не надейтесь, ей нет пропуску; хорошо, что я к этому готов был, и следовательно судьба лишнего ропота от меня не услышит, впрочем любопытство многих увидеть ее на сцене или в печати, или услышать в чтеньи -- послужило мне в пользу, я несколько дней сряду оживился новою отеческою заботливостью, переделал развязку и теперь кажется вся вещь совершеннее, потом уже пустил ее в ход, вы ее на днях получите.
Как у вас там на Серпуховских полях?2 А здесь мертвая скука, да что? не вы ли во всей Руси почуяли тлетворный, кладбищенский воздух? А поветрие отсюдова.
Я еще дней на семь буду в Москву и конечно загляну к вам в Остафьево, где на свободе потолкуем. -- Благодарю вас за письмо к П. М. Карамзину, стыдно было бы уехать из России, не видавши человека, который ей наиболее чести приносит своими трудами, я посвятил ему целый день в Царск[ом] С[еле] и на-днях еще раз поеду на поклон, только далеко и пыльно. Тургеневу переслал ваше письмо, а не видал: потому что лицо у меня несколько времени вспухло и не допускало выходить из дому, он тоже на даче и далеко живет; однако перемена в министерстве, кажется, не повредила его службе, по крайней мере так относятся те, которым до этого никакого дела нет, в Английском клубе здесь, как в Москве, ремесло одно и то же: знать всё обо всех, кроме того, что дома делается.
Шаховский занят перекройкой "Бахчисарайского фонтана" в 3 действиях с хор[ами] и бал[етом]: он сохранил множество стихов Пушкина, и всё вместе представляется в виде какого-то чудного поэтического салада.
Гнедича я видел, несмотря что у него и галстук повязан экзаметром,3 в мыслях и словах и поступи что-то надутое, но кажется, что он гораздо толковее многих здесь.
Крылов (с которым я много беседовал и читал ему) слушал всё выпуча глаза, похваливал и вряд ли что понял. Спит и ест непомерно. О, наши поэты! Из таких тучных тел родятся такие мелкие мысли! Н[а]пр[имер]: что поэзия должна иметь б_ю_т,4 что к голове прекрасной женщины не можно приставить птичьего туловища и пр.-- Нет! можно, почтенный Иван Андреевич, из этого может выдти прекрасная идеальная природа гораздо выше нами видимой, слыхали ли Вы об грифоне индобастрианского происхождения, посмотрите на него, в обломках Персеполя, в поэме Фердусия. -- А!
Я еще не был вместе с Севериным и, может быть, не встречусь. Мой паспорт давно отправлен к Ермолову.
Погода пасмурная, сыро, холодно, я на всех зол, все глупы, один Греч умен, принес мне Домбровского "Ins[titutiones] Ling[uae] Slav[icae]..."
|