Добро пожаловать!
Еще
больше увидел я справедливость своих замечаний, встретившись с Грибоедовым -
думаю, в третий раз - у князя В. Ф. Одоевского. Тут разговоры и суждения
Грибоедова были чрезвычайно замечательны, и верно оттого, что нас было
только трое. Между прочим, речь зашла о власти человека над самим собою.
Грибоедов утверждал, что власть его ограничена только физическою
невозможностью, но что во всем другом человек может повелевать собою
совершенно и даже сделать из себя все. "Разумеется, - говорил он, - если бы
я захотел, чтобы у меня был нос короче или длиннее (собственное его
сравнение), это было бы глупо, потому что невозможно. Но в нравственном
отношении, которое бывает иногда обманчиво-физическим для чувств, можно
сделать из себя все. Говорю так потому, что многое испытал над самим собою.
Например, в последнюю персидскую кампанию, во время одного сражения, мне
случилось быть вместе с князем Суворовым. Ядро с неприятельской батареи
ударилось подле князя, осыпало его землей, и в первый миг я подумал, что он
убит. Это разлило во мне такое содрогание, что я задрожал. Князя только
оконтузило, но я чувствовал невольный трепет и не мог прогнать гадкого
чувства робости. Это ужасно оскорбило меня самого. Стало быть, я трус в
душе? Мысль нестерпимая для порядочного человека, и я решился, чего бы то ни
стоило, вылечить себя от робости, которую, пожалуй, припишете физическому
составу, организму, врожденному чувству. Но я хотел не дрожать перед ядрами,
в виду смерти, и при случае стал в таком месте, куда доставали выстрелы с
неприятельской батареи. Там сосчитал я назначенное мною самим число
выстрелов и потом тихо поворотил лошадь и спокойно отъехал прочь. Знаете ли,
что это прогнало мою робость? После я не робел ни от какой военной
опасности. Но поддайся чувству страха - оно усилится и утвердится".
Такое оригинальное суждение осталось в моей памяти: я пересказал его
здесь почти словами самого Грибоедова. Когда мы вместе выходили от милого
нашего хозяина, Грибоедов сказал: "Поедемте со мной". - "Куда?" - спросил я.
"Да все равно: в карете будем говорить". Он сам рассмеялся, сблизив слова
свои с известным выражением Репетилова. Не знаю почему, я не мог
воспользоваться приятным его предложением, но не замедлил явиться к нему на
другой или на третий день. Он жил тогда в доме Косиковского, в самом верхнем
этаже, и занимал немного комнат. Я удивился походной простоте жизни нашего
персидского министра. Самым дорогим украшением его комнаток был богатый
рояль; он составлял для него необходимую принадлежность!.. Потом, приходя
почти каждый день к Грибоедову, я всегда видел его любезным, радушным,
всегда слышал от него что-нибудь умное, оригинальное. Особенно достопамятно
для меня одно утро, когда особенно влюбился я в милое его добродушие и был
пленен разнообразием его сведений. Был какой-то большой праздник {6}.
|