Добро пожаловать!
Видно, совесть была чиста. И в самом деле совесть его была
чиста в этом деле. "Я говорил им, что они дураки" - вот слова Грибоедова,
которые всегда повторял Степан Никитич, говоря об отношениях его к
заговорщикам {2}. Грибоедов имел удивительную способность влюблять в себя
все, его окружающее. Можно сказать смело, что все, что только было около
него, любило его. И немудрено: это был такой высокий, чистый,
человечественный характер. Еще прежде слыхал я от Бегичева, что товарищи
Грибоедова по службе или, может быть, просто люди знакомые, находившиеся так
же, как и он, при особе Ермолова, отпуская Грибоедова в Петербург с
прискакавшим за ним курьером, крепко-накрепко наказывали этому курьеру {3}
довезти Грибоедова цела и сохранна или никогда уже к ним не показываться:
этот курьер имел частые поручения в Грузию. Грибоедов, как видно, не очень
беспокоился о том, что его ждет в Петербурге, и хотел ехать не иначе, как a
son aise {с удобствами (фр.).}. А можно ли было так ехать с курьером,
присланным взять его и доставить в Петербург, по подозрению правительства?
Однако так было, и Грибоедов ехал a son aise. Он ночевал в Новочеркасске, а
какую штуку отшил в Москве, так это, действительно, можно только с
грибоедовским характером. Вот она, по рассказу Бегичева. Приехавши в Москву
{4}, Грибоедов проехал прямо в дом Дмитрия Никитича в Старой Конюшенной, в
приходе Пятницы Божедомской. Он не въехал к Степану Никитичу, вероятно, для
того, чтобы не испугать его. Дельно! "В этот самый день, - рассказывал
Бегичев, - как Грибоедов приехал в Москву, у меня был обед: съехались
родные. Брат Дмитрий Никитич должен был, разумеется, обедать у меня же в
обществе родных. Ждали мы его, ждали - нет! Сели за стол. Во время самого
обеда мне вдруг подают от брата записку следующего содержания: "Если хочешь
видеть Грибоедова, приезжай, он у меня". На радостях, ничего не подозревая,
я бухнул эту весть за столом, во всеуслышание. Зная мои отношения к
Грибоедову, родные сами стали посылать меня на это так неожиданно приспевшее
свидание. Я отправился. Вхожу в кабинет к брату. Накрыт стол, сидит и
обедает Грибоедов, брат и еще безволосая фигурка в курьерском мундире.
Увидел я эту фигурку, и меня обдало холодным потом. Грибоедов смекнул делом
и сей же час нашелся. "Что ты смотришь на него? - сказал мне Грибоедов,
указывая на курьера. - Или ты думаешь, что это так просто курьер? Нет,
братец, ты не смотри, что он курьер, он знатною происхождения: испанский
гранд Дон-Лыско-Плешивос-ди-Париченца". Этот фарс рассмешил меня своею
неожиданностью и показал, в каких отношениях находится Грибоедов к своему
телохранителю. Мне стало легче. Отобедали, говорили. Грибоедов был весел и
покоен, как нельзя больше. "Ну, что,; братец, - сказал он наконец своему
телохранителю, - ведь у тебя здесь есть родные, ты бы съездил повидаться с
ними".
|