Добро пожаловать!
Разговор завязался по-французски о чем-то весьма
обыкновенном - наконец он склонился на словесность. Передо мною лежал том
Байрона, и я сказал, что утешительно жить в нашем веке по крайней мере
потому, что он умеет ценить гениальные произведения Байрона.
- Даже оценять многое выше достоинства, - сказал Грибоедов.
- Я думаю, это обвинение не может касаться авторов, каковы Гете или
Байрон, - возразил я.
- Почему же нет? Может быть, и обоих. Разве поклонники первого не
превозносят до небес его каждую поэтическую шалость? Разве не придают
каждому его слову, наудачу брошенному, тысячу противоположных значений? С
Байроном поступают еще забавнее, потому что его читает весь модный свет.
Гете толкуют, как будто оп был непонятен; а Байроном восхищаются, не понимая
его в самом деле. Никто не смеет сказать, что он проник великого мыслителя,
и никто не хочет признаться, что он не понял благородного лорда.
- Этому виной, я думаю, различные способы их выражения. Гете облек
мысли чувствами, между тем как Байрон расцветил чувства мыслью. Не всякий
дерзнет хвалиться своим умом; но всякий рад сказать, что у него есть сердце,
и, замечая, что Гете терзает более его ум, а Байрон чувство, полагает, что
легче разгадать последнее, чем первый, хотя то и другое равно трудно.
- Для того чтобы заглянуть в лицо к ним, для доступа к высотам их не
помогут ни ползки, ни прыжки: тут надобны крылья... И крылья орла, -
прибавил Грибоедов. - Солнечные лучи играют и в блёстке, и в капле, но
только масса воды может отразить целое солнце, только высокая душа может
обнять полную мысль гения. Что касается, однако ж, до характеристики
выражений в Гете и Байроне, она, мне кажется, слишком произвольна. Вы
назвали их обоих великими, и, в отношении к ним, это справедливо; но между
ними все превосходство в величии должно отдать Гете: он объясняет своею
идеею все человечество; Байрон, со всем разнообразием мыслей, - только чело-
века.
- Надеюсь, вы не сделаете этого укора Шекспиру. Каждая пьеса его
сохраняет единство какой-нибудь великой мысли, важной для истории страстей
человеческих, несмотря на грязную пену многих подробностей, свойственных
более веку, нежели человеку. Я не знаю ни одного писателя в мире, который бы
обладал сильнейшим языком и большим разнообразием мыслей. Вспомните, что он
проложил дорогу самому Гете. Вспомните, когда писал он...
- Все обстоятельства времени, просвещения благоприятствовали, конечно,
развитию крыльев Гете. Но я сужу не творца, а творения, и едва ли творения
Шекспира выдержат сравнение с гетевскими.
- Признаюсь вам, что я не могу понять суда, где красоты ставятся в
рекрутскую меру. Две вещи могут быть обе прекрасны, хотя вовсе не подобны.
Это правда, это осязаемая правда; мы спорили на ветер...
- Я готов пройти тридцать миль пешком, - промолвил он, улыбаясь,
по-английски цитируя Стерна, - чтоб поглядеть на человека, который во всем
наслаждается тем, что ему нравится, не расспрашивая, как и почему? Вы
англоман и поймете меня.
|