Добро пожаловать!
} но посланник, вероятно, почел этот совет
одною хитростию, острасткою, которою хотели у него выманить Мирзу-Якуба, и
потому оставил без внимания, в уверенности, что правительство, после столь
дорого купленного им мира с Россиею, не осмелится оскорбить сию сильную
державу в лице ее посланника. Не зная ни персидского, ни татарского языка
{9}, я мог получить известие или от самого посланника, или от переводчика
нашего Шахназарова, который, по уверениям персиян, был подкуплен
Мирзой-Якубом {10}, принял от него некоторые подарки и взял сверх того
обещание, что если он вывезет благополучно Мирзу-Якуба из Персии, то получит
от него за труды 500 червонных. Вот почему не допускал он до меня никаких
слухов о том, что приготовлялось в городе, ибо знал, что я немедленно
уведомил бы посланника, который, усмотрев невозможность держать далее
Мирзу-Якуба, может быть, выдал бы его {11}, отчего и пропали бы обещанные им
Шахназарову 500 червонных. Из одной ноты к Мирзе-Абул-Гассан-хану, которую
посланник велел мне написать вечером, накануне своего убиения, я должен
заключить, что точно он не почитал себя в совершенной безопасности. Шах был
очень сердит на посланника, говорил ему: "Продолжайте, отнимите у меня всех
жен моих; шах будет здесь молчать, но Наиб-султан едет в Петербург и будет
лично на вас жаловаться императору". В вышеупомянутой ноте в сильных
выражениях были изложены поступки (то есть объяснения поступков) г.
Грибоедова, с самого приезда в Персию; она заключалась, между прочим,
следующим" словами: "Нижеподписавшийся, убедившись из недобросовестного
поведения персидского правительства, что российские подданные не могут
пользоваться здесь не только должною приязнью, но даже и личною
безопасностью, испросит у великого государя своего всемилостивейшее
позволение удалиться из Персии в российские пределы". На другой день утром
ужасным образом объяснились мне сии слова.
* * *
Я обязан чудесным спасением своим как необыкновенному счастию, так и
тому, что не потерялся среди ужасов, происходивших перед глазами моими. Я
жил рядом с табризским мехмендарем нашим Назар-Али-ханом Авшарским, на самом
первом дворе; кроме меня, русских там не было, а жили еще приставленный от
шаха мехмендарь Мирза-Абул-Гуссейн-хан и караульный султан. Когда народ, с
криком, волною хлынул мимо окон моих, я не знал, что думать, хотел броситься
к посланнику и не успел дойти до дверей, как уже весь двор и крыши усыпаны
были свирепствующею чернию. Я пошел в балахане {Комната на верхнем этаже,
мезонин (перс).} свой, и не прошло пяти минут, как уже резали кинжалами
перед глазами моими курьера нашего Хаджатура. Между тем народ бросился на
2-й и 3-й двор: там завязалась драка, началась перестрелка. Увидев, что
некоторые из персиян неохотно совались вперед, я дал одному феррашу моему
200 червонцев и приказал ему раздать оные благонадежным людям, ему
известным, собрать их к дверям моим и говорить народу, что здесь квартира
людей Назар-Али-хана.
|