Добро пожаловать!
), Булгарин приютил у себя больного юнкера Иркутского гусарского
полка, оказавшегося приятелем Грибоедова; юнкер (фамилия его была приведена
Булгариным не полностью: "Генис...") скончался от чахотки в доме Булгарина.
Случай этот косвенно подтверждается архивными материалами (ЦГВИА, ф. 489,
ед. хр. 2278, лл. 133, 160, 187, 218; ед. хр. 2279, лл. 133, 134),
позволяющими расшифровать фамилию юнкера. Это был Петр Иванович Генисьен
(его сестра, М. И. Генисьен (1803-1849) была замужем за кн. М. А.
Волконским. - См.: Е. Г. Волконская. Род князей Волконских. СПб., 1900, с.
757). Он был зачислен вместе с Грибоедовым 26 июля 1812 г. в Московский
гусарский полк. По-видимому, Генисьен тогда уже был болен, так как сразу же
по прибытии в часть направлен в госпиталь и числился больным до конца 1813
г.
"Рассказывая мне о Москве, о своей жизни, - пишет Булгарин, - он с
восторгом говорил об одном молодом офицере своего полка, которого он знал в
Москве, еще будучи в пансионе. Из дружбы к этому офицеру он пошел в военную
службу и ему обязан был всем своим образованием, любовью к изящному,
высокому, к поэзии природы. Мой жилец писал несколько раз к этому офицеру и
однажды получил от него письмо, в котором он уведомлял его, что приедет к
нему в Варшаву. Больной прижимал это письмо к устам, плакал от радости... Я
удивлялся этой необыкновенной привязанности и утешался. Моему сердцу было
теплее.
Наконец протекло лет шесть; я уже был в Петербурге и занимался
словесностью, издавал "Северный архив". Однажды прихожу к другу и товарищу
моему Н. И. Г<речу> и нахожу у него незнакомого человека. Добродушный хозяин
познакомил нас _по-своему_, то есть таким образом, что мы знали, с первой
минуты, как обойтись друг с другом. Мой новый знакомец был тогда не тот
человек, каким он сделался после. Но бессмертие уже было в его портфеле...
Это был _Грибоедов_!
Жесточайшие мои противники литературные были старые приятели,
родственники или даже питомцы Грибоедова. Он даже хотел помирить меня с
одним из них, воображая, что у этого человека душа _Грибоедова_... он
ошибся. Все, что окружало Грибоедова, говорило ему противу меня, потому что
я тогда занимался литературной критикой, я говорил _резкие истины_. За
дружбу со мной Грибоедов приобрел даже литературных врагов; он хохотал и
говорил только: _хороши ребята_! Грибоедова просили, чтобы он развязался со
мною... Он улыбался и сидел у меня по восьми часов сряду. Признаюсь, что
зато и я никогда не любил никого в мире больше Грибоедова, потому что не в
состоянии любить более, почитая это невозможностью. Право, не знаю, люблю ли
я более детей моих... Я люблю их, как Грибоедова, а Грибоедова любил, как
детей моих, как все, что есть святого и драгоценного в мире. Душа его была
рай, ум - солнце!
Когда он отправлялся в последний раз в Персию, я сказал ему накануне:
"Ты пойдешь высоко; я навсегда останусь тем, что теперь, т.
|