Добро пожаловать!
К нам ездил часто сослуживец мой по полку, молодой, очень любезный,
шалун и ветреник, поручик Ш<ереметев>. В одно утро вбегает он к Грибоедову
совершенно расстроенный, жалуется, что танцовщица, в которую он был влюблен,
изменила ему для графа З<авадовского>, говорил, что он застрелит его, послал
уже к нему вызов и просил Грибоедова быть у него секундантом. Со всем своим
красноречием Грибоедов не мог уговорить его, и на другой день Ш<ереметев>
был смертельно ранен {Я<кубович>, один из секундантов, оказавшийся по
следствию главной причиной этой дуэли, был выписан из гвардии с тем же чином
в армейский полк и отправлен в Грузию. А Грибоедов по высочайшей воле
оставлен без наказания. (Примеч. С. Н. Бегичева.)}. Я был в отсутствии, и
Грибоедов писал ко мне в Москву, что на него нашла ужасная тоска, он видит
беспрестанно перед глазами умирающего Ш<ереметева> и пребывание в Петербурге
сделалось для него невыносимо {18}. А в продолжение этого времени
познакомился с ним очень замечательный по уму своему Мазарович; он был
назначен поверенным по делам в Персию и предложил Грибоедову ехать с ним
секретарем посольства {19}. Я возвратился из Москвы за несколько дней до их
отправления, и горестно было расставание наше!!!
Трехлетнее (если не ошибаюсь) {20} пребывание его в Персии и уединенная
жизнь в Тебризе {Посланник наш по временам только ездил в Тегеран ко двору
шаха, но жил всегда в Тебризе, при тогдашнем наследнике Абасс-Мирзе, любимом
сыне шаха и правителя Персии. (Примеч. С. Н. Бегичева.)} сделали Грибоедову
большую пользу. Сильная воля его укрепилась, всегдашнее любознание его не
имело уже преграды и рассеяния. Он много читал по всем предметам наук и
много учился. Способность его к изучению языков была необыкновенная: он
узнал совершенно персидский язык, прочел всех персидских поэтов и сам мог
писать стихи на этом языке. Начал также учиться санскритскому языку, но
учение это не кончил. Потом был он чиновником при известном генерале и
тогдашнем начальнике Грузии и Кавказа, Алексее Петровиче Ермолове,
пользовался его благорасположением, бывал с ним в военных экспедициях и до
конца жизни отлично уважал его {21}. Из Грузии писал он мне: "Наш Кавказский
проконсул гигантского ума!" - и после лично несколько раз повторял мне то
же. После пятилетней разлуки с душевной радостью увиделись мы опять с ним в
Москве. Он приехал в отпуск в марте 1823 года.
Из комедии его "Горе от ума" написаны были только два действия. Он
прочел мне их, на первый акт я сделал ему некоторые замечания, он спорил, и
даже показалось мне, что принял это нехорошо. На другой день приехал я к
нему ране и застал его только что вставшим с постели: он, неодетый, сидел
против растопленной печи и бросал в нее свой первый акт лист по листу {22}.
Я закричал: "Послушай, что ты делаешь?!!" - "Я обдумал, - отвечал он, - ты
вчера говорил мне правду, но не беспокойся: все уже готово в голове моей".
|