Добро пожаловать!
Я сидел таким образом более трех часов в ежеминутном
ожидании жестокой смерти; видел, как сарбазы и ферраши шахские спокойно
прогуливались среди неистовой черни и грабили находившиеся в нижних комнатах
мои вещи. Неоднократно народ бросался к дверям, но, к счастию, был
удерживаем подкупленными мной людьми, которые защищали меня именем
Назар-Али-хана. Потом, когда уже начало утихать неистовство, пришел серхенг
и приставил караул к дверям моим. Ночью повел он меня во дворец (переодетого
сарбазом).
Зилли-султан (Али-шах) сам находился в назначенной мне для житья
комнате. Он начал описывать в преувеличенных выражениях свою горесть и
отчаяние; сам сказал мне, что он поехал было усмирять народ, но, испугавшись
ругательств черни, воротился с поспешностию во дворец, велел запереть
ворота, расставил сарбазов по стенам, чтобы разъяренная чернь не бросилась в
шахский дворец. Я объявил ему желание ехать немедленно в Россию, и мне
обещано, что отправят меня через три дня. На другой день пешком Зилли-султан
пошел к муджтехиду Мирзе-Масси. Я тотчас послал за ним одного преданного мне
ферраша послушать, что будут говорить в доме шера. Посланец принес мне
весьма неутешительное известие. Муджтехид советовал шаху содержать меня
хорошо в Тегеране, оказать всевозможные почести, отправить и велеть убить
дорогою, как опасного человека.
Шах прислал ко мне всех визирей своих, и я имел честь увидеть и тех
высокопоставленных особ, которые по чрезмерной спеси не хотели удостоить
посещения своего покойного посланника. Все они с восточным красноречием
описывали отчаяние шаха и собственную свою горесть. "Падишах заплатил {8}
курур из казны своей за дружбу России, - говорили они, - вот что сделали
муллы и народ тегеранский. Какой позор целому Ирану, что скажет император!"
Им хотелось выведать мой образ мыслей, но я, зная, что за малейшее слово,
несоответственное их видам, должен буду распроститься с жизнию, притворился
убежденным их речами. "Надобно быть совершенно бессмысленным человеком, -
сказали, - чтобы хотя одно мгновение подумать, что шах допустил бы сие
ужасное дело, если бы был уведомлен одним часом ранее о намерении мулл и
народа. Я сам был свидетелем отменной благосклонности падишаха к посланнику
и беспримерных почестей, оказанных ему в Тегеране. Я сам видел, что шах
принял всевозможные меры для усмирения возмущенной черни; послал самого
Зилли-султана, визиря, сарбазов, феррашей, но, к сожалению, они пришли уже
слишком поздно для охранения посланника. Я сам могу служить очевидным
доказательством покровительства и отличного уважения, которое персидское
правительство не перестает оказывать русским, ибо, верно, бы так же погиб,
если бы присланные шахом сарбазы не оградили меня от опасности. Хотя не могу
сказать вам утвердительно, как это дело будет принято августейшим моим
государем, ибо этого знать никто не может, но полагаю, что его величество,
узнав о почестях, оказанных в Тегеране посланнику, и о всех мерах, принятых
персидским правительством, для отвращения сего бедственного происшествия,
сохранит к падишаху ту же дружбу, которую всегда питал к нему в душе своей".
|