Добро пожаловать!
Как же поразил Степана Никитича трагический конец его
задушевного друга! {8} Он упрекал себя в рановременной кончине Грибоедова,
зная, что мечтой последнего было - поселиться в деревне и посвятить себя
литературным трудам. Внезапная весть об убиении Грибоедова разом состарила
дядю Степана Никитича; он вдруг постарел, и с этих пор ничто не могло
развлечь его сердечной скорби.
В настоящее, переживаемое нами время эгоизма и холодного расчета такие
бескорыстные, светлые личности,; как оба брата Бегичевы, способные любить до
самозабвения, составляют уже редкое явление.
А. А. БЕСТУЖЕВ
ЗНАКОМСТВО МОЕ С А. С. ГРИБОЕДОВЫМ
Я был предубежден против Александра Сергеевича. Рассказы об известной
дуэли, в которой он был секундантом, мне переданы были его противниками в
черном виде. Он уже несколько месяцев был в Петербурге, а я не думал с ним
сойтись, хотя имел к тому немало предлогов и много случаев. Уважая
Грибоедова как автора, я еще не уважал его как человека. "Это необыкновенное
существо, это гений!" - говорили мне некоторые из его приятелей. Я не верил.
Всякий энтузиазм в других порождал во мне холодность, по весьма
естественному рассуждению: чем более человек находится вне себя, тем менее
он способен ценить или измерять вещи глазами рассудка; следственно, те,
которые внемлют ему, должны дополнять своим разумом пустоту и, не увлекаясь
чувствами, более не доверять, чем верить. Впрочем, это правило применил я
только к заглазным похвалам. Электрическая искра восторга потрясала нередко
и меня, но не иначе, как от прикосновения. Притом частые восторги иных
друзей моих нередко вспыхивали от таких предметов, которые вовсе того не
стоили - как Макбет привидениями, я был пресыщен их чудесами и феноменами.
Знаки восклицания в преувеличенных письмах о нем не убеждали меня более, чем
двоеточия и многоточия, словом, я хотел иметь свое мнение и без достаточной
причины не менять старого на новое. Между тем, однако ж, как я <ни> упирался
с ним встретиться, случай свел нас невзначай. Я сидел у больного приятеля
моего, гвардейского офицера Н. А. М<ухано>ва {1}, страстного любителя всего
изящного. Это было утром, в августе месяце 1824 года {2}. Вдруг дверь
распахнулась; вошел человек благородной наружности, среднего роста, в черном
фраке, с очками на глазах.
- Я зашел навестить вас, - сказал незнакомец, обращаясь к моему
приятелю. - Поправляетесь ли вы?
И в лице его видно было столько же искреннего участия, как в его
приемах умения жить в хорошем обществе, но без всякого жеманства, без всякой
формальности; можно сказать даже, что движения его были как-то странны и
отрывисты и со всем тем приличны как нельзя более. Оригинальность кладет
свою печать даже и на привычки подражания. - Это был Грибоедов.
Обрадованный хозяин поспешил познакомить нас. Оба имени прозвучали
весьма внятно, но мы приветствовали друг друга очень холодно, даже не подали
друг другу руки.
|