Добро пожаловать!
Добравшись до Эривани, она приступила к своей спутнице, умоляя со слезами
вывести ее из тяжкого положения и не скрывать от нее всей правды,
присовокупляя, что самое тяжелое горе было бы для нее легче переносить, чем
мучительную неизвестность {2}. Однако ж весть об ужасной смерти мужа так
сильно потрясла ее, что несчастная, одним ударом лишившись обожаемого друга,
потеряла и драгоценный залог их любви. Безутешная вдова вернулась обратно
под кров своих родителей.
Приведенные здесь сведения были мне переданы самой г-жой Мариньер. Я же
имел счастье познакомиться впервые с Ниной Александровной в конце 1837 года
в доме графини Симонич, супруги бывшего посланника нашего в Персии, а в 1838
году на обратном пути из России в Персию я опять посетил Тифлис, где имел
случай короче оценить всю прелесть души этой редкой женщины. Узнав о желании
моем взглянуть на могилу покойного ее супруга, Нина Александровна сама
вызвалась быть моим путеводителем. По крутым тропинкам вместе мы добрались
пешком до вершины горы, на которой стоит обитель св. Давида. Тут, в пещере,
высеченной в дикой скале, поставлен ее заботливой рукой памятник, под
которым покоится прах высокоталантливого человека. Мы преклонили колена в
безмолвии.
Грибоедов при жизни трудился для славы и вполне достиг ее. Но чт_о_ в
моих глазах ставит Грибоедова даже выше всех его литературных заслуг, как
велики они ни были, это та настойчивость и неустрашимость, с которою он умел
поддерживать достоинство русского имени на Востоке. Эти качества повсюду
уместны в государственном человеке; но на Западе они могут проявляться без
особого опасения, совсем иное на Востоке. Там проявление их часто сопряжено
с опасностью для жизни и требует особенного мужества и нравственной силы.
Таково было положение нашего посланника в Персии. Имея перед собою для
руководства статьи Туркманчайского трактата, в силу которых персидское
правительство обязывалось выдавать нам беспрекословно, по востребованию
нашему, всех русских подданных, взятых в плен не только в продолжение
последней войны, но и прежде, когда персияне делали набеги в наши пределы и
уводили в рабство наших кавказских жителей, - Александр Сергеевич не давал
потачки ни сановникам персидского двора, ни мусульманским духовным лицам, ни
самому шаху, когда одни или другие старались укрывать и разными уловками не
выдавать требуемых нашею миссиею русских невольников. Таким образом, он
восстановил против себя почти всех влиятельных лиц, окружающих двор "Центра
мира" - Кебле-элем, как величают падишаха Ирана, и только нужна была одна
искра, чтобы воспламенить все те горючие вещества, которые окружали нашего
посланника.
Из приведенного нами рассказа видно, что выстрел казака, защищавшего
доступ в жилище посланника, был той искрой, которую так жадно ожидали убийцы
Грибоедова.
Отказать в убежище бедным русским подданным на чужбине, искавшим пашей
защиты, было бы крайне неполитично, не говоря уже о беззаконности и
бесчеловечии такого поступка, следовательно, это было и невозможно для
русского представителя в Персии; выдать же их обратно персиянам, когда они
поступили уже под наше покровительство, значило обречь их на верную смерть и
в то же время покрыть себя вечным позором.
|