Добро пожаловать!
Прочитавши предисловие, я увидел, что, по недостаточности и
ненадежности источников, по сбивчивости и противоречиям в преданиях, многое
представлено в ошибочном виде. Это, конечно, вина не профессора. Он мог
извлекать сведения только из того материала, который был известен; но, с
моей стороны, коль скоро я увидел, что вещи вполне мне известные
представлены не так, как происходили они в действительности, я счел уже
своей обязанностию безотлагательно сделать замечания на все найденное мною
ошибочным и указать на явные противоречия и несообразности в некоторых
преданиях, затемненных и искаженных временем, присоединив такие дополнения,
которые оказались необходимыми для связи и большей ясности.
Я был знаком с Грибоедовым в продолжение, правда, только очень
короткого времени, но зато это время было самое критическое для него, самое
важное и самое опасное- время, в которое он подвергался наиболее и
искушениям, и испытаниям. Это было именно в исходе 1824-го и в начале 1825
года; и затем я сидел вместе с ним в здании Главного штаба. Таким образом, я
был и свидетелем его сношений с членами Тайного общества (мне не раз
случалось и обедать, и проводить вечер с ним и с главными членами у
Одоевского), и, конечно, единственным лицом, с которым Грибоедов мог, в
здании Главного штаба, говорить вполне откровенно и о последних событиях, и
о своих отношениях к лицам, принимавшим в них участие, зная, что эти
отношения мне и без того коротко известны.
Могу сверх того сказать, что Грибоедов сам искал знакомства со мною,
так как и приезд мой из Калифорнии в Петербург, и таинственность, которая
его окружала, наделали тогда немало шуму в Петербурге и возбуждали общее
любопытство. В особенности же он желал познакомиться со мною еще и потому,
что слышал, будто я не похож на тех либералов, которых он преследовал своими
сарказмами, которые, повторяя только заученные либеральные фразы, порицали
других, а сами относились вполне небрежно и к служебным, и к общественным
своим обязанностям. О мне же Грибоедов слышал, как и сам сказал это мне,
рекомендуясь, что, по свидетельству и начальников, и сослуживцев, и
товарищей, я всегда был строго исполнителен во всех моих обязанностях, делая
даже более того, что имели право и могли от меня требовать, несмотря на то
что почти всегда я занимал не одну должность. Исполняя желание Грибоедова,
ею познакомил со мною один из его почитателей, Орест Михайлович Сомов {2}, у
которого он часто бывал, между прочим и потому, что у Сомова жил тогда
Александр Бестужев, писавший в то время литературные обозрения, с которым
поэтому и Грибоедов был в частых литературных сношениях. Сомов же
чрезвычайно уважал также и меня и выразил это при одном случае даже
письменно, и притом в таких выражениях, что это подало впоследствии повод к
запросу ему из Следственного комитета, так как в захваченных у меня книгах и
картинах найден был перевод Сомова "Записок Вутье" (о борьбе греков против
турок), с надписью переводчика на адресованном мне экземпляре: "Другу людей
и истинно человеку", а между висевшими на стене картинами взят был и
подаренный Сомовым же большой гравированный портрет Лафайета.
|