Добро пожаловать!
Далее.
Этот добрый и славный человек Алексеев бывал у меня и после несколько раз;
передавая же мне пакет, он вместе с тем передал мне приказание Грибоедова -
сжечь бумаги. Однако же я на это не решился, а только постарался запрятать
этот пакет так, чтобы до него добраться было невозможно, - я зашил его в
перину. Когда Грибоедова выпустили, мы пакет достали и рассмотрели бумаги; в
них не оказалось ничего важного, кроме нескольких писем Кюхельбекера. Но
история грибоедовского сидения этим далеко не кончается. Я вам говорил уже,
что слух об его аресте распространился быстро. Вдруг доходят до меня такие
слова: "Помилуйте, - говорит один, - что это за вздор в городе болтают,
будто бы Грибоедов взят: я его сейчас видел на Невском проспекте". - "И я
тоже", - говорит другой. "А я видел в Летнем саду", - говорит третий. Что же
вышло? Содержавшихся в Главном штабе возили допрашивать из штаба в
Петропавловскую крепость. Одним из помощников главного правителя дел
военно-судной комиссии был некто Ивановский.
- Так, так, - невольно перебил я сенатора. - Я это все знаю, но
позвольте просить ваше превосходительство продолжать.
- Этот Ивановский так полюбил Грибоедова...
- Что даже, может быть, спас его, - опять, и что совсем не было слишком
вежливо, перебил я сенатора.
- Спас - это слишком много, потому что с тех пор, как бумаги
Грибоедова, которые могли бы его компрометировать, пропали если не с лица
земли, так, по крайней мере, из глаз правительства, так что и концы в воду,
наш молодец выходил из воды сух и из огня невредим...
- То-то что не совсем, ваше превосходительство. Точно, что едва ли на
этот раз удалось кому такое счастье, как Грибоедову, во он сам чуть-чуть не
испортил всех выгод своего положения.
- Как же это? Расскажите, пожалуйста.
- Рассказываю, ваше превосходительство, не я, а Степан Никитич. Вот как
было дело. На первом же допросе Грибоедов начал было писать: "В заговоре я
не участвовал, по заговорщиков всех знал и умысел их был мне известен"... и
проч. в таком роде. Ивановский, видя, что Грибоедов сам роет себе яму,
подошел к столу, на котором он писал, и, перебирая какие-то бумаги, как
будто что-то отыскивая, наклонился к нему и сказал ему тихо и отрывисто:
"Александр Сергеевич, что вы такое пишете... Пишите "знать не знаю и ведать
не ведаю" {20}. Грибоедов послушался.
- Непременно должно быть так, - отвечал Жандр, - и мало того, что
послушался, но еще принял в своем отзыве тон обиженного: "Я ничего не знаю.
За что меня взяли? У меня старуха мать, которую это убьет, а может быть, уже
и убило", и проч. Тон этого отзыва подействовал совершенно в пользу
Грибоедова: судьи заключили, что если человек за всю эту проделку чуть-чуть
не ругается, так, стало быть, он не виноват.
- Однако, Андрей Андреевич, как же это его видели на Невском и в Летнем
саду?
- Все по милости того же Ивановского.
|