Добро пожаловать!
Взимаю контрибуцию довольно успешно. Друзей не имею никого и не хочу. Должно
прежде всего заставить бояться России и исполнять то, что велит государь
Николай Павлович, и уверяю вас, что в этом я поступаю лучше, чем те, которые
бы желали действовать мягко и втираться в персидскую бездушную дружбу. Всем
я грозен кажусь, и меня прозвали _Сахтгир_, т. е. твердое сердце. К нам
перешло 8 тысяч армянских семейств, и я теперь за оставшееся их имущество не
имею ни днем, ни ночью покоя; однако охраняю их достояние и даже доходы, все
кое-как делается по моему слову".
Вот некоторое объяснение той ненависти, которую возымели к Грибоедову
персидские чиновники и двор, желавшие отсрочить уплату контрибуции, удержать
выдачу имущества выходцев и даже воспрепятствовать выходцам свободный
пропуск в Россию.
Один друг Грибоедова, пред которым сей последней не имел ничего тайного
и поверял все свои мысли и чувства, часто с ним разговаривал о делах
персидских, и вот что он слышал от Грибоедова пред его отъездом.
Против Аббаса-Мирзы есть сильная партия при дворе, которая хотела бы
удалить его от наследства престола. Эта партия боится, чтоб Россия не
покровительствовала Аббасу-Мирзе, и потому старалась и будет стараться
всегда очернять его пред российским двором. Назначение в Персию посланником
приятеля Аббаса-Мирзы {2} или, по крайней мере, человека, который знает все
интриги двора, не могло быть приятным этой партии, и она будет стараться по
возможности вредить послу. <...>
Один член английского посольства в Персии, выехавший почти в одно время
с Грибоедовым из Петербурга, говорил ему в присутствии друга: "Берегитесь!
вам не простят Туркманчайского мира!" {3} И так многие заключают, что
Грибоедов есть жертва политической интриги.
И. С. МАЛЬЦОВ
ИЗ ДОНЕСЕНИЙ
I
Наконец достиг я до границы нашей и могу иметь честь донести вашему
сиятельству об участи российского посольства, при персидском дворе
находившегося. Доселе не имел я никакой возможности исполнить сию
обязанность, ибо в Тегеране был содержим, в продолжение 3-х недель, под
караулом и потом с конным конвоем провожаем до самой границы; я не имел при
себе цифири {1} и, следовательно, не мог вверить бумаг своих какому-нибудь
персидскому курьеру.
В Тегеране посланник наш был принят с такими почестями, которых никогда
не оказывали в Персии ни одному европейцу. После первой аудиенции у шаха,
при которой соблюдены были все постановления существующего церемониала {2},
и великолепных угощений, деланных нам, по приказанию шаха, тамошними
вельможами, посланник имел приватную аудиенцию у его высочества {Правильно:
величества. Далее такого рода неточности не оговариваются.}. Шах обошелся с
ним весьма ласково; говорил ему: "Вы мой эмин, мой визирь, все визири мои
ваши слуги; во всех делах ваших адресуйтесь прямо к шаху, шах вам ни в чем
не откажет", и много подобных вежливсстей, на которые персияне щедры в
обратной пропорции скупости своей на все прочее.
|