Добро пожаловать!
Возвратившись, я нашел приглашение на бал к Сипягину; в этот
вечер он давал бал в честь молодоженов.
Когда около 8 часов все собрались, перед домом зажгли чудный фейерверк,
который был бы еще лучше, если б он не отсырел от выпавшего перед тем дождя;
одна ракета упала среди дам, которые ушли в дом и должны были смотреть на
это зрелище из окон. Сейчас же после фейерверка Сипягин с мадам Грибоедовой
открыл бал полонезом. Она в этот вечер была восхитительна и могла бы быть
признана красавицей даже и в Петербурге.
Она несколько похожа на мадам Поггенполь, но гораздо красивей. После
нескольких танцев был исполнен квартет, который едва не провалился. Сипягин
только что накануне пригласил музыкантов, и у них не было времени как
следует подготовиться.
Танцевали до часу ночи; мне особенно понравился грузинский танец. <...>
Ужин был блестящий; Сипягин не садился, чтоб лучше за всем смотреть;
окончился ужин шампанским. Среди гостей был также муштеид или персидский
муфти, который перешел к нам в Тавризе и назначен муштеидом {4} всех живущих
в России шиитов. В нем не было ничего, что указывало бы на его сан; одет он
был как все персы и даже носил богато украшенную саблю. На шее он носит
золотой с бриллиантами портрет императора на Андреевской ленте. Он пил вина
сколько только мог, называя его шербетом. О следующих днях нечего сказать;
утро я провел за работой с Мальцевым, а вечер дома. К сожалению, бедный
Грибоедов это время опять страдал лихорадкой; особенно позавчера, когда он
целый день провел в постели. Естественно, это нас задерживает, и отъезд не
может быть назначен. Сегодня, когда должен был опять быть припадок, он был
здоров; дай бог, чтобы так было всегда. <...>
С окончанием установления границ выполнение трактата завершено; но оно
вызовет большие затруднения. Грибоедов будет стараться представить нас к
награде за это дело; но это должно остаться пока между нами.
Тифлис, 7-го сентября 1828.
Я все еще пишу из Тифлиса и думаю, что на этот раз это уже последнее
датированное отсюда письмо; однако вопрос об отъезде опять осложняется; до
вчерашнего вечера считалось, что мы выедем завтра. Лихорадка оставила
Грибоедова, но вчера и позавчера ему было опять очень нехорошо; у него
никогда не было полного лица, но трудно даже представить себе, как он сильно
переменился; он не только похудел, ко у него цвет лица стал землистым, что
придает ему совершенно больной вид. Дай бог, чтоб он скорее поправился! Если
сегодня или завтра ему не будет лучше, мы, конечно, задержимся здесь опять.
Во всяком случае, я окончу и отошлю это письмо тогда, когда смогу дать Вам
точные сведения об отъезде.
4-го, во вторник, я хотел пораньше поехать в город, но попал я туда в
час, так как не мог найти лошади. Сегодня вечером ненужные нам в пути
вьючные лошади должны были отправляться; однако наши вещи не навьючены и,
видимо, не уйдут.
|