Добро пожаловать!
Жандр подал мне и то, и другое. Я положил бумагу, чтобы было повыше, на
порядочную груду книг, правильно, симметрически положенных одна на другую,
которые, с разными другими столь же правильно расположенными вещами,
находились на маленьком столике, стоявшем близ софы, на которой сидел
сенатор. Записывая, я очень немного, но все-таки несколько нарушил строгость
и стройность симметрического порядка небольшой книжкой груды. Сенатор, не
давая мне этого заметить, оправил все по прежнему порядку. Я едва удержал
улыбку, увидевши в старике моего собрата - педанта в деле кабинетного
порядка.
- Не одни женщины, отдавшиеся под покровительство его как посланника, -
продолжал Жандр, - были причиною его смерти, - искра его погибели тлелась
уже в Персии прежде, нежели он туда приехал. Разговаривая с графом
Каподистриа {23}, который заведовал всеми восточными нашими делами, хотя
министром иностранных дел и был граф Нессельроде, Грибоедов сказал, что нам
в Персии нужны не charge d'affaires {поверенный в делах (фр.).}, а лицо,
равное английскому представителю, то есть полномочного министра, envoye
extraordinaire et ministre plenipotentiaire. Это одной степенью ниже главной
степени дипломатического агента, посла, ambassadeur. Может быть, это и
действительно было так нужно, а главное, что мне очень хорошо известно,
Грибоедов думал, высказавши такое мнение, отклонить всякую возможность
назначения его самого на это место, думал, что и чин его для того еще мал.
Чин ему дали и на место назначили. "Нас там непременно всех перережут, -
сказал он мне, приехавши ко мне прямо после этого назначения. - Аллаяр-хан
мне личный враг. Не подарит он мне Туркманчайского трактата".
- Те же самые слова, - сказал я, - приводит Степан Никитич в своей
биографической записке.
- Грустно провожали мы Грибоедова, - продолжал Жандр, как бы не
слыхавши моего замечания. - До Царского Села провожали его только двое:
Александр Всеволодович Всеволожский {21} и я. Вот в каком мы были тогда
настроении духа: у меня был прощальный завтрак, накурили, надымили страшно,
наконец толпа схлынула, мы остались одни. Поехали. День был пасмурный и
дождливый. Мы проехали до Царского Села, и пи один из нас не сказал ни
слова. В Царском Селе Грибоедов велел, так как дело было уже к вечеру,
подать бутылку бургонского, которое он очень любил, бутылку шампанского и
закусить. Никто ни до чего не дотронулся. Наконец простились. Грибоедов сел
в коляску, мы видели, как она завернула за угол улицы, возвратились с
Всеволожским в Петербург и во всю дорогу не сказали друг с другом ни одного
слова - решительно ни одного.
И у нас с Жандром вышло тут довольно продолжительное молчание.
- Скажите, пожалуйста, - начал я, чтобы прервать его, - кому
принадлежат эти две замечательные эпиграммы, современные появлению "Горя от
ума"?
- Какие? Я их не знаю или забыл.
|