Добро пожаловать!
На третий день пребывания в посольском доме женщины изъявили желание
отправиться на родину, в местечко Кара-Клиссы, на границе Эриванской
провинции. Чистосердечно ли было это желание, мне неизвестно, знаю только,
что, благодаря посредничеству персидских агентов, они находились в
постоянных сношениях с слугами Али-Яр-хана, которые все время бродили возле
их нового жилища. Могаммед-Тахикс-бег, нареченный молодой девушки, часто
заходил в мою комнату вместе с одним доверенным лицом Али-Яр-хана, по
Мирза-Якуб сообщил мне, что эти посещения не правятся посланнику, и я
вынужден был положить им конец.
Отъезд наш окончательно был назначен на 7-е или 8-е число шаббана; 5-го
числа, в полдень, женщины, по распоряжению Рустема, были отправлены в баню,
которая хотя и помещалась в посольстве, однако находилась в отдельной
пристройке. Это было верхом безрассудства; на возвратном пути слуги
Али-Яр-хана пытались захватить их силой, и если Грибоедову и не было
известно о том, что они отправлены в баню, то шум, поднявшийся после того,
как они оттуда вышли, должен был оповестить его об этом. Я узнал потом, что
он тщетно выговаривал и тщетно грозил лицам своей свиты, все более и более
усложнявшим его опасное положение. Позорящие его репутацию слухи быстро
разнеслись по разным частям города. Были оповещены все муллы, и в тот же
вечер Мирза-Месих председательствовал на совещании мулл в одной из главных
мечетей города.
Муллы объявили, что всякому терпению есть пределы, что религии их
нанесено оскорбление, их повелитель унижен и самые священные их права
попраны, и было единогласно решено немедленно отправить депутацию к
губернатору, принцу Али-шаху, и предупредить его, что если русский министр
не согласится выдать Мирзу-Якуба и двух женщин, то народ вырвет их из
посольского дома силой. Его высочество убедительно просил воздержаться от
каких-либо насильственных мер до окончательного решения посланника.
Узнав о том, что произошло в мечети, я оповестил об этом
Мирзу-Нарримана в таких выражениях, которые, как мне казалось, могли бы
убедить его в предстоящей опасности. Он посмеялся над моим беспокойством и
сказал:
- Мы - словно амберакские верблюды, которые уже привыкли к запаху
пороха!
Припоминаю еще об одном разговоре с ним. Однажды он показал мне
официальную ноту, адресованную, по приказанию посланника, министрам шаха.
Ничего важного она в себе не заключала, но слово "шах" было проставлено в
ней без какого-либо другого титула, что удивило меня. Я заметил ему, что
было бы гораздо приличнее написать "его величество шах", или "царь царей",
или "покровитель мира" - выражения, требуемые вежливостью и с незапамятных
времен принятые нашими государями.
- Другие европейские страны, - прибавил я, - особенно Англия, никогда
не упоминают имени шаха иначе, как с отменной почтительностью.
|