Добро пожаловать!
>, в Тифлисе). Удивительно начало пятой: "Воспою
ныне возлюбленному песнь" и проч. Шестая по таинственности, восторгу и
чудесному, которое в ней господствует, почти еще выше. <...>
30 января.
Получил письмо от матушки (ответ от 31-го декабря), сто рублей денег и
колпак ее собственной работы. Добрая моя старушка! Каждое слово письма ее
дышит нежнейшею материнскою любовию! Бесценно для меня то, что она тотчас
посетила друга моего - Прасковью Николаевну Ахвердову {1}, как только
узнала, что Ахвердова в Петербурге; могу вообразить их разговор! Не раз они
тут поминали и моего Грибоедова, в этом нет сомнения. Десять лет прошло с
тех пор, как я с ним жил в Тифлисе, - сколько перемен!
22 апреля.
Кончил Вальяна {2}. Неприятное чувство, с которым Вальян впервые снова
увидел жилища голландцев, живо напомнило мне моего Грибоедова: и он в Москве
и Петербурге часто тосковал о кочевьях в горах кавказских и равнинах Ирана,
- где, посреди людей, более близких к природе, чуждых европейского
жеманства, чувствовал себя счастливым.
28 июля.
В замечаниях у Скотта пропасть такого, чем можно бы воспользоваться.
Любопытно одно из этих замечаний о симпатических средствах лечения: "...в
наш магнетический век, - говорит автор, - странно было бы все эти средства
считать вздором".
Грибоедов был того же мнения, именно касательно заговаривания крови.
14 августа.
На днях я припомнил стихи, которые написал еще в 1815 году в Лицее.
Вношу их в дневник для того, чтобы не пропали, если и изгладятся из памяти;
мой покойный друг их любил 8.
НАДГРОБИЕ
Сажень земли мое стяжанье,
Мне отведен смиренный дом:
Здесь спят надежда и желанье,
Окован страх железным сном,
Заснули горесть и веселье -
Безмолвно все в подземной келье <...>
17 января <1833 г.>
Перечитывая сегодня поутру начало третьей песни своей поэмы {4}, - я
заметил в механизме стихов и в слоге что-то пушкинское. Люблю и уважаю
прекрасный талант Пушкина, но, признаться, мне бы не хотелось быть в числе
его подражателей. Впрочем, никак не могу попять, отчего это сходство могло
произойти: мы, кажется, шли с 1820 года совершенно различными дорогами, он
всегда выдавал себя (искренно ли или нет - это иное дело!) за приверженца
школы так называемых очистителей языка, - а я вот уж 12 лет служу в дружине
славян под знаменем Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шахматова. Чуть ли не
стихи четырехстопные сбили меня! их столько на пушкинскую стать, что
невольно заговоришь языком, который он и легион его последователей присвоили
этому размеру.
7 февраля.
Нападки М. Дмитриева и его клевретов на "Горе от ума" совершенно
показывают степень их просвещения, познаний и понятий {5}.
|